:))

КОНСТАНТИН КРЫЛОВ

КАК
Я
УЖЕ
СКАЗАЛ

АМЕРИКАНСКАЯ
МЕЧТА
И
РУССКАЯ
ИДЕЯ

ПОСЛЕ ВОДКИ

Москва, 28 Октября, 1999

Ничего постыдного [1] в такой трактовке нет. Иные страны и культуры на поверку оказываются куда более эфемерными образованиями (хотя, может, они в чем-то и “ближе к телу”). Особенно это касается обожаемой и ненавидимой всеми Америки, потому что Америка – это мечта.

Приходилось ли вам биться за собственную жизнь – и побеждать? Враг убит, его тело валяется тут рядом: огромный, страшный, но безопасный. Вы, без сил, без чувств, без мыслей, лежите рядом. Вы живы. Живы. Даже с закрытыми глазами вы чувствуете солнце, ветер, волнующиеся травы, облака, крики птиц. Все прекрасно. Вы живы. Просто жить – это великое счастье.

Это называется “послестрессовый синдром”. Первые несколько минут после пережитой опасности дарят ощущение райского блаженства – как радуга на небе после грозы и бури. Буря прошла, семицветная дуга висит в чистом небе. Это мгновенное счастье, к сожалению, недолговечно.

Всякий американец – победитель. Победитель по определению, по дефиниции, просто потому, что он Американец. Разумеется, не потому, что он “на самом деле” кого-то побил или над кем-то одержал верх (хотя и это случается). Даже если он никого не победил, он, во всяком случае, обязан одержать победу над стрессом, над собственным дурным настроением, над собственными комплексами, победить уныние, кое есть величайший враг американца. Таким образом, у него вырабатывается привычка побеждать, точнее – испытывать чувства победителя.

Понятно, что послестрессовый синдром не располагает к размышлениям – особенно к размышлениям беспредметным, к ламентациям на тему отсутствия объекта мысли, то есть, короче, к русско-немецкому “философскому настроению”, столь характерному для этих культур. Американец-победитель [2] не склонен много размышлять. Он бездумен, вернее – он думат только тогда, когда надо, “по делу”, “по работе”. Это не его слабое место. Это его сила.

Американцы не грубы, но полностью лишены “манер и вкуса”. Грубость – это сознательное и расчетливое оскорбление “чувства приличия”. Американец же чувствует, что “какие уж тут приличия, когда только что от смерти спаслись”, и оттого может быть просто несносен.

Американцы как целое, как “народ” – это планктон. Особенного “развития” от планктона ждать не приходится: оно исключено самым устройством его. Американское “позитивное мышление”, “чии-и-з” и “все о’кей” могут кому-то показаться омерзительными, хотя Америка, разумеется, не стоит подобных чувств.

Русским же всегда и вечно все плохо. Наша культура – один сплошной отходняк, или, по-научному, абстинентный синдром.

Как чувствует себя человек “с бодуна”? Ему плохо. Он отравлен, он слаб, жалок, ничтожен, дико жалеет себя, и чувствует, что ему “чего-то не хватает” (его “чего-то лишили”). Единственное, что ему может помочь – порция “того же самого”, от чего он так тяжко отходит.

Всякий русский – немножко “в отходняке”. Вокруг него серый, неуютный мир (неважно, каков он “на самом-то деле”: кажется-то он именно таким), “нету солнышка”, вокруг помойка, мерзость, запустение... И человек сам запущен, гадок, жалок... Фи! И самому противно. И скорее-скорее того же самого снова-здорова, потому как нет никакого спасения...

Состояние “отходняка” поддерживает вся русская культура. Печорин, Онегин, все эти “лишние люди” – у всех абстинентный синдром. (Не надо путать его с синдромом депрессивным. Русский человек не чувствует, что он проиграл. Скорее, он чувствует бессмысленность как выигрыша, так и проигрыша.)

Русских задевать не следует. Человек в отходняке вял, но если его разозлить – бывает по-настоящему опасен. С другой стороны, с русскими легко справиться, нанося им множество мелких обид, на каждую из которых по отдельности отвечать нет никакой охоты. Русского надо обирать по ниточке, по копеечке. Попытка отнять “все сразу” приведет только к тому, что русский “таки” встанет и тогда уж не пощадит и не помилует. А вот “потихохоньку” можно оставить его без штанов в грязной луже: на “мелочи” он не реагирует. С другой стороны, надобно иметь в виду, что на какой-то очередной укол он может и взвиться, и тогда плохо придется тому, кто подвернется под руку. Но и это недурственно: пострадают, скорее всего, те, кто “не при чем” (и уж точно не самый виноватый), а потом русский окажется “сам хорош” – за то, что слишком зашиб. И опять он повалится на диван, и будет переживать. И тогда можно продолжать обирать его – по ниточке.

И ещё одно наблюдение. Русский не верит (а потому и не любит), когда его хвалят. Русский, разумеется, не любит, но верит, когда его поносят и плюют ему в лицо (особенно если это делать не по-глупому). Верит, конечно, не в то, что это “правда”, а в то, что “заслужил”. Потому что это гармонирует с его всегдашним состоянием духа – с отходняком.

В результате складывается странная ситуация: русский мечтает, чтобы его похвалил тот, кто его обирает и бьет. И неудивительно: если человек вначале доказал, что он правдив и честен (то есть избил русского до полусмерти и отнял у него все, что захотел), а потом дал пожать себе руку, это просто великолепно. Короче говоря, русские жаждут похвалы от американцев, евреев, чеченцев...

:)) После "Щербакова vs. АукцЫон", до меня, наконец, дошло, что иной раз имеет таки смысл поставить смайлик.

Разумеется, в каждой шутке есть доля шутки. Долю шутки в этой шутке определите сами. Dixi.

[1] Обыкновенно русский человек ищет (опасаясь) в любом суждении чего-то позорного и обидного для себя. И не так уж неправ, ибо научен горьким опытом: большинство суждений о России явно или скрыто оскорбительны.

[2] Wagon Weels – и ты победитель! (Американская реклама воистину удивительна. Они вполне способны воспринимать слова “вкус победы” всерьез. Великолепный российский вариант рекламы “Херши” блестяще показывает разницу между нашими культурами.)