N <на сервер Традиция
<на сервер Россия.оrg
<К ОГЛАВЛЕНИЮ
26 2
КОНСТАНТИН КРЫЛОВ

КАК
Я
УЖЕ
СКАЗАЛ

 

 

 

О
ГОСУДАРСТВЕ
РОССИЙСКОМ

 

 

 

 

5
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ГОСУДАРСТВО

 

 

Обсуждение такой темы, как национальная специфика государственного устройства - дело заведомо неблагодарное. С одной стороны, понятно, что какая-то специфика есть: скажем, Французская республика чем-то ведь отличается от любой другой республики. И в этом отличии, наверное, как-то проявляет себя загадочная французская душа. С другой стороны, определить, где кончается влияние загадочной французской души и начинается влияние иных обстоятельств (иногда достаточно случайных), весьма затруднительно.

Дабы отделить одно от другого, обычно принимается, что влияние национальной специфики есть величина постоянная, - ну, или, по крайней мере, куда более стабильная, нежели меняющиеся обстоятельства. В связи с чем история того или иного общественного установления изучается, с одной стороны, на предмет нахождения, с одной стороны, чего-то устойчивого, а с другой стороны - особенного. Иногда это особенное оказывается весьма забавным. (Например, неотъемлемой особенностью итальянских республиканских учреждений является то, что нормальный способ смены власти в этой державе - скандал и правительственный кризис. Ни одно республиканское правительство в Италии не досидело на своём месте до положенного срока; причём, что любопытно, сам этот положенный срок сделан невыносимо длинным, дабы, видимо, отбить саму охоту дожидаться :)

При этом имеет смысл пользоваться "правилом левой руки", а именно - ссылаться на "душу" можно только в том случае, если нет других объяснений. Это и неудивительно. Ссылка на "национальные особенности" есть, с методологической точки зрения, ни что иное как ссылка на отдалённое прошлое, на "древние века", когда эти особенности формировались [1] - а в таких случаях, прежде чем идти за тридевять веков за объяснением, нужно сначала поискать чего-нибудь поближе.

Тем не менее подобная рациональная метода работает почему-то не везде. Особенно нехорошо в этом смысле дело обстоит с нашим Отечеством, которое, как известно, умом не понять. И в самом деле: рассуждения о природе государства Российского сильно напоминают попытки нахождения квадратуры круга. С одной стороны, условия задачи выглядят несложно. Более того, найдено множество приблизительных решений, которые, однако, при ближайшем рассмотрении оказываются именно что приблизительными. Рано или поздно находится какой-нибудь факт, который ну просто никак не лезет в общую картину.

Особенно неудобным является вопрос об отношениях между обществом и государством. Неудобным потому, что об этих самых отношениях можно сказать прямо противоположные вещи.

С одной стороны, есть мнение о том, что "русский народ - государственный", и без сильного государства над собой ну просто жить не может. Мнение, в общем, подтверждающееся фактами: роль государства в русской истории трудно преувеличить. Всё, что делалось в России положительного и полезного, делалось государством, для государства, и в интересах государства.

При этом, что характерно, в российской истории не было никаких серьёзных попыток ограничить права государства со стороны общества. Идеалы просвещённого правления, ограниченного "законностью", "конституцией", "народным волеизъявлением", или ещё чем бы то ни было, не то что не прививались на суровой российской почве, а, скорее, даже никому не приходили в голову. Конкретными действиями государства возмущались, это да. Но идея о том, что сколь угодно глубокое вмешательство государства в чью-то жизнь есть нечто плохое, казалась (да и сейчас кажется, если честно) чем-то совершенно непонятным.

С другой стороны, столь же верно, что в русском обществе принято решать все дела приватно, "между собой", стараясь по возможности обходиться без вмешательства каких бы то ни было государственных инстанций. К "начальству" обращаются только тогда, когда все прочие средства исчерпаны, и то не всегда. Обращение к "властям" может быть оправдано только какими-то чрезвычайными обстоятельствами.

Создаётся странное впечатление: российское общество очень нуждается в государстве, однако же пользуется им очень редко и только в крайних случаях.

Впервые на этот парадокс обратили внимание славянофилы. "Русский народ сам государствовать не хочет" - констатировал Аксаков, выводя из этого теорию неограниченного самодержавия (оснащённого, впрочем, некими "совещательными органами"). В дальнейшем эта теория пошла в рост, пока её развитие не было прервана пореволюционными обстоятельствами.

Другое объяснение тех же обстоятельств предложили западники, усмотрев в "государственности-безгосударственности" русских ещё одно проявление их "извечно рабской души".

Между тем, как уже было сказано выше, ссылаться на "загадочную народную душу" следует только в самом крайнем случае. В нашей ситуации это делать и вовсе не следует, потому что ошибка лежит на поверхности.

Дело в том, что во всех рассуждениях о государстве и народе российском неявно предполагается, что характер их взаимоотношений зависит исключительно от них самих. Поскольку же государство вообще ассоциируется с началом волевым и действенным, то неявно предполагается, что стиль и манера управления обществом зависит в основном от него (ну, и ещё от готовности общества принять навязываемую ему манеру).

Но это отнюдь не верно. Напротив, тут скорее имеет смысл принять к рассмотрению факторы внешние. Прежде всего, надо иметь виду, что всё на свете имеет свою цену, в том числе и властное воздействие на общество. Более того: известно, что управление дешёвым не бывает, так что вопрос о том, как бы ужаться с расходами по этой статье, волнует и власть, и общество.

Если же оценивать управление с точки зрения расходов, то имеет смысл учитывать прежде всего такие параметры, как уровень властного вмешательства в дела общества и его частота.

Имеется в виду следующее. Уровень вмешательства власти в дела общества определяется тем, насколько далеко власть имеет обыкновение заходить в своих действиях, и насколько она в этом ограничена законами и обычаями. То есть: одно дело, когда основной поток управляющих воздействий составляют решения судебных инстанций, и совсем другое - когда основным средством управления являются карательные экспедиции, или, на худой конец, отряды спецназа. Причём понятно, что в первом случае можно говорить о "правах человека", "невмешательстве в личную жизнь", "правах" и "законности". Во втором же случае играться во все эти игрушки себе дороже. Тут уж - "лицом к стенке, ноги на ширину плеч".

Прежде чем говорить о том, что судебное постановление есть "цивилизованный способ управления", а карательная экспедиция - "дикость и варварство", следует задуматься вот над чем. Понятно, что "вынести постановление" куда дешевле, чем посылать спецназ "разбираться", но только в двух случаях: если оно будет беспрекословно выполняться, или если его невыполнение, что называется, "не смертельно": ну не послушались, и чёрт с ними. Карательная экспедиция, понятно, является куда более веским аргументом, но посылать её из Центра "на места" каждый раз, когда кто-то хулиганит, очень уж дорого. Тут нужно либо держать отряд спецназа "на месте" в постоянной дислокации, либо прибегать к посылке людей с автоматами не слишком часто, используя последних скорее как инструмент шантажа: разбирайтесь сами, не то приедут наши люди и накажут и правых и виноватых.

Впрочем, пора внести в наши рассуждения необходимую чёткость. Если рассмативать государства с точки зрения стиля управления, то существуют четыре варианта государственного устройства. А именно:

1. Декоративное государство. Уровень властного вмешательства низок, и осуществляется оно редко. В идеале государство либо отсутствует вовсе, либо является чисто символическим: имеется добрый король, который "царствует, но не правит", а все дела решаются помимо него на уровне общин и домохозяйств, на основе обычаев и здравого смысла. Раз в год происходит пышный праздник, во время которого добрый король показывается своим добрым подданным, торжественно проезжает по улицам столицы, получает нужную порцию цветов и улыбок, а граждане довольные расходятся по домам, ещё раз убедившись в том, что всё спокойно, и можно продолжать жить как раньше.

Впрочем, декоративные государства могут выглядеть и по другому, не столь благостно. В общем, они возникали везде, жители которых (и особенно властные элиты) не могли или не хотели реально подчиняться центральной власти, но нуждаются в ней хотя бы для того, чтобы иметь какое-то "представительство" для сношений с внешним миром. В таких случаях роль номинального "правительства" играет, так сказать, министерство иностранных дел, вся функция которого состоит в том, чтобы как-то представлять интересы общества вовне [2].

Экономия властных усилий здесь достигается за счёт того, что они просто не производятся, или их очень мало. Разумеется, подобное государство обычно оказывается нежизнеспособным в столкновении с более жестко организованными структурами; однако, некоторые "декоративные государства", попавшие в условия полной внешней стабильности (например, естественной изоляции) могут просуществовать весьма долго.

2. Тоталитарное государство. Уровень властного вмешательства очень высок, и осуществляется оно постоянно. В идеале это мир, в котором каждое действие каждого человека жёстко контролируется, шаг в сторону считается за побег, на улицах стоят вышки с вооружёнными охранниками, и всё такое.

Не следует, опять-таки, думать, что подобное общество существовало только в мрачные времена сталинизма, да ещё в книжке Оруэлла. Как это ни покажется странным современному либеральному сознанию, воспитанному на поклонении Спартаку, Галилею и Аврааму Линкольну, тоталитарные общества в некоторых ситуациях могут выглядеть чрезвычайно привлекательно для вполне нормальных людей: например, в крайне нестабильном государстве, измученном хаосом, нищетой и преступностью, общественный идеал в виде маленького чистенького городка, обнесённого колючей проволокой, с платной охраной на каждом углу, может оказаться желанным для элиты [3]. Массовое тоталитарное государство, разумеется, выглядит куда менее симпатично, однако у него тоже есть свои достоинства.

Для нас важно то, что экономия властных усилий здесь осуществляется за счёт их массовости, как в случае с любым массовым производством. (Поэтому, кстати, эпоха массового машинного производства не могла не породить симпатий к тоталитаризму. Прообраз любой современной "тоталитарной организации" - конвейер.)

3. Бюрократическое ("демократическое") государство. Уровень властного вмешательства низок (в демократическом варианте - ограничен явно и демонстративно, через законодательную систему, обычаи, ряд особых социальных практик типа "борьбы за права" и т.п.), зато само вмешательство осуществляется постоянно. С подобными структурами мы хорошо знакомы. Современные западные государства - это очень продвинутый вариант именно такого устроения дел. Это незаметная, но всепроникающая власть, демонстративно дистанцирующаяся от прямого и грубого вмешательства в privacy, цепляющаяся к мелочам и регулирующая вроде бы малосущественные детали - но в итоге очень эффективная.

4. Чрезвычайное государство. Уровнь властного вмешательства очень высок, но осуществляется оно только в крайних случаях.

На этом пункте стоит остановиться. Дело в том, что российское государство имеет все родовые признаки "чрезвычайного". Его структуры нацелены прежде всего на действия в экстремальных ситуациях, требующих мобилизации и концентрации ресурсов. Подобное государство (в нормальном своём состоянии) понимает свою основную функцию, как "антикатастрофическую", направленную прежде всего на ликвидацию тех или иных "чрезвычайных ситуаций". Более того, население именно этого от него и ждёт [4].

Здесь нужно сделать одно существенное замечание. В российской истории неоднократно имели место быть попытки изменить структуру российской государственности, приблизив её к прогрессивной западной бюрократической модели. Из этого никогда ничего хорошего не выходило, поскольку бюрократическая демократия является не просто "другим", но и прямо противоположным стилем управления государством, нежели "чрезвычайщина".

В результате было вызвано к жизни такое явление, как российская бюрократия, обычный предмет ненависти и издевательств "людей просвещённых". Важно, однако, и то, что отвращение к "чинуше" вполне разделялось и народом, хотя причины тому были совершенно другие, нежели у изряднопорядочной публики: если первые ненавидели русских чиновников просто за то, что они были русские чиновники [5], то народу они были "чужды и далеки" стилистически, причём начиная с главного внешнего атрибута "чинуши" - "присутственного места", куда полагается "приходить". Интуитивное понимание "настоящей власти" как являющейся на место происшествия самолично [6] и чинящего суд и расправу в полевых условиях, входит в противоречие с образом "насиженного зада" чиновника, а "распоряжения из центра", передаваемые за тридевять земель, просто не хочется исполнять [7].

Из всего сказанного можно сделать тот вывод, что наиболее естественным путём эволюции российской государственности является не очередная попытка "очеловечивания" бюрократической структуры, а возвращение к чрезвычайной государственности и её совершенствование.

Это возвращение и совершенствование может идти - применительно к современном реалиям - в двух направлениях. С одной стороны, концепция чрезвычайного государства предполагает, что в нормальных условиях его вмешательство в текущие дела не нужно и даже вредно. Более того, хорошее чрезвычайное государство - это государство, которому приходится вмешиваться в ход текущих дел как можно меньше. В современном российском обществе, однако, слабо развиты навыки самоуправления. Впрочем, под словами "слабо развиты" следует понимать не столько их отсутствие, сколько их примитивность, грубость и неэффективность, усугубленные рядом внешних обстоятельств (например, значительная часть современных российских обычаев, особенно деловых, сформировалась в условиях значительного влияния "криминала"). Однако, формирование и обновление институтов обычного права является даже более важной задачей для российского общества, чем "написание хороших законов". Что касается эволюции институтов самой российской власти, то она мыслима в направлении постепенного превращения российских властных структур в инструменты своеобразного кризис-менеджмента.

В этом смысле вертолёты МЧС могут оказаться лучшим прообразом нашего будущего, чем даже пресловутые российские танки. Dixi.


[1] Особенно распростарённым вариантом подобных построений обычно бывает привнесение в эти рассуждения телеологии, то есть ссылок на отдалённое будущее, к которому "приуготован" народ (обычно - Богом, или, чаще, каким-нибудь его заменителем типа "Прогресса" или "Природы").
Логика таких построений - "мы специально сделаны такими для такой-то и такой-то задачи, время коей ещё не настало, но когда-нибудь да настанет, иначе зачем мы такие
?" - привлекательна своей простотой, и даже не лишена известных резонов: в конце концов, почему бы и нет? Однако, прибегать к ней имеет смысл только в крайних случаях, когда речь идёт о вопросах фундаментальных. Вряд ли стоит объяснять повальное пьянство в Оренбургской губернии Промыслом Божьим.

[2] Это обстоятельство, кстати, глубоко связано с генезисом института представительства и власти как таковой. Общество, заводя институты представительства, как правило, вначале создаёт их для того, чтобы представлять себя вовне, по отношению к другому обществу. Власть (как институт) - это, собственно, представительство, обращённое извне вовнутрь, на само же "посылающее" общество. "Владыка" - это представитель народа внутри самого народа, "посол племени внутри племени", точнее говоря - перенос института внешнего представительства вовнутрь общества. Человек, представлявший общину перед "другими", продолжает "представлять" её, и возвратившись в него, на этот раз уже для неё самой.

[3] Вообще говоря, основными потребителями всякого рода "тоталитаризма" весьма часто оказывались именно "верхи", а не "низы". Не нужно даже лезть в историю и поминать Спарту: достаточно, например, ознакомиться с историей и образом жизни английской правящей верхушки.

[4] Проявляется это не только в неких "глобальных обстоятельствах", но и во множестве мелочей. Например, привычный российский аргумент в серьёзном конфликте: "вот начальство приедет, разберётся" - есть концентрированное выражение идеологии чрезвычайного государства. Во-первых, предполагается, что начальству придётся "ехать" (то есть настоящее начальство - не здесь, не рядом, а "где-то там"). Во-вторых, предполагается, что оно будет именно "разбираться" (то есть оно не обладает заранее всей нужной информацией). В результате в уме складывается образ вертолёта, садящегося на центральной площади провинциального городка, из которого вылезает отряд автоматчиков и следственная бригада.

[5] См. об этом убийственно точное замечание Галковского в "Бесконечном Тупике".

[6] Каковой образ любят эксплуатировать российские политики-популисты.

[7] Вот смачное изображение "движения дел", сделанное Андреем Белым в романе "Петербург", главным героем которого является петербургский чиновник высокого ранга Аполлон Аблеухов:

Умножение количества за день перед писцом пролетевшей бумаги, выдуваемой из дверей Учреждения, умножение этой бумаги на количество бумагу гонящих писцов образует произведение, то есть бумажное производство, вывозимое не возами, а фурами.
Под каждою бумагою подпись: "Аполлон Аблеухов".
Та бумага несётся по железнодорожным ветвям от железнодорожного центра: от Санкт-Петербурга; и - до губернского города; растрепав свою стаю по соответственыым центрам, Аполлон Аполлонович творит в этих центрах новые очаги бумажного производства.
Обыкновепно бумага с (имя рек) подписью циркулирует до губерн-ского управления; получагот бумагу все статские (я разумею - советники); Чичибабины, Сверчковы, Шестковы, Тетерько, Иванчи-Иванчев-ские; от губернского города соответственяо уже Иванчи-Иванчевские рассылает бумаги до городов: Мухоединска, Лихова, Гладова, Мороветринска и Пупинска (городов все уездных); Козлородов, асессор, тогда получает бумагу.
Вся картипа меняется.
Козлородов, асессор, получивший бумагу, должен бы тотчас сам усесться на бричку, на таратайку, или на тряские дрожки, чтобы заплясать по колдобинам - чрез поля, чрез леса, по весям, по грязям, - и увязннуть медлительно в глинах или в бурых песках, подвергая себя нападению полосатых, приподнятых верст и полосатых шлахт-баумов (в пустырях Аполлон Аполлонович нападает на путников); вместо ж этого Козлородов просто сует в боковой свой карман запрос Иванчи-Иванчевского.
И идет себе в клуб.
Аполлон Аполлонович одинок: и так уже тысячарится он в верстах; и ему одному не поспеть; не поспеть и Иванчи-Иванчевским. Козлородовых - тысячи; за ними стоит обыватель, которого Аблеухов боится.
Поэтому Аполлон Аполлонович и сокрушает лишь пограничные знаки своего кругозора: и места лишаются - Иванчевские, Тетерько, Сверчковы.
Козлородов бессменен.
Пребывая за пределами досягаемостя - за оврагами, за колдобинами, аа лесами - он винтит себе в Пупинске.

При всей пародийности этого описания суть дела схвачена верно.

27 Следующий выпуск -
в четверг, 09.12
наиболее вероятная тема следующего DIXI:
ОПЯТЬ О МАРАЛИ
<на сервер Традиция
<на сервер Россия.оrg
<К ОГЛАВЛЕНИЮ
Форум
Россия
org