НАШЕ ИРАКОЛЮБИЕ

Зарегистрированное всеми возможными социологическими методами сочувствие россиян иракцам, вплоть до пожеланий победы Ирака над США как желательного исхода войны, кажется поставило в тупик наше пишущее, говорящее и даже как бы думающее сообщество.

Еще бы — до Ирака нам нет никакого дела. Находится он куда дальше, чем берег турецкий, и примерно на одном уровне удаленности с Африкой. Саддам Хусейн нам не сват и не брат. А потому от якобы впитавших в себя либерально-консервативный капитализм жителей России наши СМИ ожидали реакции, сходной с англосаксонской — ксенофобской, исламофобской и даже немного расистской. Не случайно, что перед войной высказывания стронников США эксплуатировали тему "единого фронта христианской цивилизации против исламизма". Ведь принято считать, что после чеченской войны мы должны ненавидеть "чурок" и "мусульман" в любых формах и проявлениях.

Вместо этого случилось нечто противоположное. Иракская война чуть ли не обелила целый ряд понятий и образов, казавшихся для нас радикально неприемлемыми — взрывы на блокпостах, стрельба из засады, исламская солидарность и даже джихад, о котором российские мусульманские лидеры сейчас говорят неожиданно свободно и в полный голос. Все то, что должно было отпугнуть и вернуть нас на стезю идеологии войны с терроризмом неожиданно нашло свое оправдание в войне, которая признается справедливой со стороны иракцев.

Это не может не удивлять и заставляет задуматься. Но предлагаемые объяснения получаются пока что, мягко говоря, поверхностными. Интеллигенция сошлась на том, что "народ сочувствует маленькому и слабому". Этой версии придерживаются и в газетах, и в частных разговорах, возможно сами понимая ее нелепость, но лучших-то нет! Сами иракцы себя не чувствуют ни маленькими, ни слабыми, да и в их поведении нет ничего от комплекса жертвы. Они не считают себя моськой против слона, скорее уж их следует уподобить волку или там рыси, вышедшей на поединок против вооруженного до зубов охотника. Красивый оскал зверя, его отчаянная храбрость и против него — совершенство техники, совершенные машины уничтожения. Скорее уж тогда речь идет о сочувствии органическому, живому против механического и неживого. О предпочтении звериного благородства хищника жестокой выучке егеря.

В Ираке это очень своеобычное благородство восточной деспотии сочетается с положением униженного, парии глобального мира. Это не положение слабого — это положение обманом и насилием десоциализированного изгоя. Их долго холили и лелеяли, строили бункеры, поставляли оружие, стравливали с Ираном... Затем подставили с вторжением в Кувейт (если кто не в курсе — американцы фактически подталкивали Саддама к вторжению, а затем неожиданно "переменили фронт")... Потом публично высекли — жестоко и унизительно, разоружили, высмеяли, лишили суверенитета над своей территорией... Саддама, рядового ближневосточного диктатора, превратили в воплощение Зла, подробно расписав все его диктаторские пакости в чуть ли не гитлеровско-полпотовские преступления. Хусейну в огнях политической рампы было исключительно неуютно. Наконец, оклеветав, решили добить, да еще унизительно — подавайте мятеж, колонны пленных иракцев, приветствующих освободителя, и голову диктатора на блюде...

То, что при этом у иракцев хватило мужества не молить об ударе милосердия, не биться в слепой ярости, а методично, жестко, даже педантично сопротивляться по выученному в советской бронетанковой академии, не может не вызвать сочувствия и уважения здесь, у нас. В конце концов, в тот же промежуток времени — между 1990 и 2003 годами русские пережили почти то же самое. Положение униженности, положение "парии" наше, клевету, выставление на позор и посмешище перед всем миром. Постоянные разговоры о том, что Россия — это больная язва на теле человечества, еще одна глобальная проблема наряду со СПИДом и озоновой дырой. Холодящее ощущение, что сейчас начнут добивать. Трудно не сочувствовать тем, с кем обошлись, почти как с тобой, и с кем обходятся так, как возможно соберутся обойтись и с тобой.

Требовавшиеся от нас по сценарию расизм и антиисламизм не получились потому, что соответствующие чувства, вообще любые сильные фобии, русские к кому попало испытывать не умеют. Мы не способны абстрактно ненавидеть. Только врага. И только в ситуации вражды и войны. Вот война в Чечне — это та ситуация, которая провоцировала на комплекс, сходный с западной арабо-исламофобией. Война в Ираке же, так уж получилась, ситуативно взывала совсем к другому, совершенно неожиданному пласту русского сознания.

Если бы иракцы посыпались в первые же сутки, сдались в плен, свергли Саддама, о них никто у нас толком бы и не вздохнул. Посмотрели бы по телевизору на военный цирк. Но когда начались серьезные бои за четырежды взятый маленький Умм-Каср и прозвучало "иракская Брестская крепость", потом блокада Басры (второго по величине и портового города), потом битва за Багдад... Войне удалось зацепить за самое святое, что есть у русских, и иракское дело в наших глазах было выиграно. Теперь с иррациональным "ираколюбием" справиться будет, мягко говоря, непросто.

Не следует, впрочем, переоценивать его прочность. Символически поравнявшись с русскими при помощи военного мостика, иракцы взвалили на себя в наших глазах тяжелую ношу (другое дело — серьезно ли заботит кого в Багдаде под бомбами русское общественное мнение). Им не простят поражений, неумелости и тем более нестойкости и конечного проигрыша. В этом случае от них сразу отвернутся без всякой сентиментальности и сочувствия к жертвам. Я вообще не помню, где и когда в России за последние полвека всенародно сочувствовали жертвам войны" То ли дело стихийные бедствия, в которых от человека ничего не зависело, — Чернобыль, землетрясение... Это не сочувствие к жертве, это идентификация с бойцом и ровно до той степени, до которой он остается бойцом и похож при этом на нас. Поражение, капитуляция или же, напротив, слишком очевидный переход от войны по-советски к войне по-палестински очень быстро исчерпает ресурс русского сочувствия Ираку. Тогда он останется на растерзание внешнеполитическим аналитикам, которые сразу докажут, что нам выгодней не восставать на Америку, а договориться с ней на кажущихся взаимовыгодными условиях.

Мораль у этой истории проста. Давно пора перестать считать русских "белыми людьми", разделяющими все характерные комплексы, фобии и предубеждения германцев и англосаксов, не следует апеллировать к нашей мнимой с ними солидарности в деле несения "бремени белых". Да, русским свойственна и определенная ксенофобия, и некоторая религиозная нетерпимость, и мессианский взгляд на мир, и империализм. Но наш империализм не похож на англосаксонский. В нем нет колониализма. Наша ксенофобия не их ксенофобия с оттенком высокомерного расизма. Но незачем в нас искать и варварство, выискивая в охватившем Россию ираколюбии признаки варварской солидарности.